А сейчас с яхе должны экспериментировать Штаты – если только они не глупее, чем я думал. Яхе ведь может стать ключом к полезному знанию, к телепатии. Все, чего можно добиться химическим путем, можно другими способами сделать.

Ли заметил, что Аллертону это не очень интересно, и сменил тему.

– А ты читал про одного старого еврея, который хотел провезти десять фунтов золота, зашив себе в пальто?

– Нет. А что там?

– Ну, вот – этого старого еврея сцапали в аэропорту по пути на Кубу. Я слыхал, у них в аэропорту что-то вроде миноискателя стоит – и он звонит, если человек через ворота проходит, и у него – какое-то жуткое количество металла. Так в газетах писали, что когда этого еврея начали трясти и нашли золото, видели, как в окно аэропорта заглядывает множество возбужденных иностранцев, похожих на евреев. "Ой, гефильте фиш! Нашего Аби заграбастали!" А в римское время евреи восстали – в Иерусалиме это, кажется, было – и порешили пятьдесят тысяч римлян. А жидовки – то есть, молоденькие еврейские дамочки, тут осторожнее надо, чтобы меня в антисемитизме не обвинили, – стриптиз устраивали с римскими кишками.

Кстати, о кишках – я тебе не рассказывал об одном моем приятеле, Реджи? Один из невоспетых героев британской разведки. На службе потерял задницу и десять футов кишечника. Много лет прожил под личиной арабского мальчишки, в штаб-квартире его знали только как "номер 69". Однако, они выдавали желаемое за действительное – арабы только в одну сторону признают. Ну вот, а бедняга Реджи заболел одной редкой восточной болезнью и потерял чуть ли не всю свою требуху. За Бога и отечество, каково, а? И никаких речей ему не нужно было, никаких медалей – только знать, что он выполнил свой долг. Ты только подумай – столько лет терпеливо ждать, чтобы все части головоломки на место встали.

О таких, как Реджи, нигде не прочтешь, но это они в муках, в опасности добывают ту информацию, которая подскажет какому-нибудь генералу на передовой план блистательного контрнаступления. А генерал потом на грудь ордена вешает. Например, Реджи первым догадался, что у неприятеля нефть на исходе, потому что закончилась смазка. И это только одна из его блестящих догадок. Как насчет бифштексов на косточке?

– Нормально.

– С кровью?

– Умеренно.

Ли заглянул в меню.

– У них есть печеная "аляска". Ел когда-нибудь?

– Не-а.

– Хорошая штука. Снаружи горячая, внутри холодная.

– Наверное, поэтому и называется печеной "аляской".

– У меня идея появилась. Новое блюдо. Берешь живого поросенка и швыряешь в очень горячую духовку. Снаружи он поджаривается, а когда начинаешь резать – внутри еще живой и дергается. Или если у нас есть склонность к эффектам, представь: из кухни выбегает визжащий поросенок, облитый горящим бренди, и умирает прямо у тебя под стулом. Можешь руку протянуть, оборвать ему хрустящие, прожаренные уши и закусить ими свой коктейль.

Снаружи город лежал в сиреневой дымке. Теплый весенний ветерок шелестел листвой. Они прогулялись по парку до квартиры Ли, то и дело останавливаясь и поддерживая друг друга – они ослабели от хохота. Прохожий мексиканец бросил им:

– Cabrones. 14

Ли крикнул ему вслед:

– Chinga tu madre, 15 – и добавил по-английски: – Я приезжаю в твое захолустье, трачу тут свои американские баксы и что? Меня же еще и оскорбляют прямо на улице!

Мексиканец повернулся, пока не понимая, что делать, а Ли расстегнул пиджак и большим пальцем поддел из-за пояса пистолет. Мексиканец пошел дальше.

– А придет такой день, когда он не убежит, – сказал Ли.

Дома у Ли они выпили немного бренди. Ли положил Аллертону руку на плечо.

– Ну, если настаиваешь, – сказал Аллертон.

В воскресенье вечером Аллертон ужинал дома у Ли. Тот приготовил куриную печень, потому что в ресторанах Аллертон постоянно заказывал куриную печень, а там она, как правило, не очень свежая. После ужина Ли начал обхаживать Аллертона, но тот отверг его домогательства и сказал, что хочет пойти в "Эй, на борту!" выпить рома с колой. Ли погасил в квартире свет, и, прежде чем выйти на улицу, обнял Аллертона. Тот был раздражен и не поддался.

В баре Ли подошел к стойке и заказал два рома с колой.

– И сделай их покрепче, – сказал он бармену.

Аллертон сидел за столиком с Мэри. Ли принес напитки и поставил оба стакана рядом с ним, а сам подсел к Джо Гидри. Гидри был с молодым человеком, который рассказывал, как его в армии лечил психиатр.

– И что же ты у него выяснил? – спросил Гидри. Голос его звучал насмешливо и презрительно.

– Что у меня эдипов комплекс. Я выяснил, что люблю свою маму.

– Так ведь все любят своих мам, сынок, – сказал Гидри.

– Я в том смысле, что люблю ее физически.

– Мне трудно в это поверить, сынок, – сказал Гидри. Ли это показалось очень смешным, и он расхохотался.

– Я слыхал, Джим Кочен вернулся в Штаты, – сказал Гидри. – Устраивается на работу на Аляске.

– Слава богу, что я обладаю независимым источником дохода, и мне не нужно подвергать себя капризам арктического климата, – сказал Ли. – Кстати, ты знаком с женой Джима Элис? Господи, сука она первостатейная. Ни с одной американкой не сравнится. Джим даже в гости никого привести не может. Она запретила ему ходить в рестораны, потому что хочет видеть, как он питается. Ты когда-нибудь таких видел? Что и говорить – ко мне Джиму заходить тоже нельзя, у него такой взгляд затравленный, когда он ко мне домой заскакивает. Прямо не знаю, почему американцы с таким говном в бабах мирятся. Я, конечно, не великий знаток женской плоти, но Элис – паршивая подстилка. Это прямо на всем ее костлявом теле написано.

– Да ты сегодня просто с цепи сорвался, Ли, – сказал Гидри.

– Есть с чего срываться. Слыхал про этого типа, Вигга? Есть тут в городе такой американский хипстер – торчок, говорят, клево на контрабасе лабает. Все на шару норовит, хотя капуста у него водится. И постоянно заразу выхаривает, говорит: "Не-е, покупать я не хочу – бросаю. Мне только пол-баша". Ну, а я тут понял, что с меня хватит – он тут на новом "крайслере" за три штуки разъезжает, а дрянь себе покупать жмется. Что я ему – Благотворительное общество торчков? Этот Вигг – урод каких мало.

– И ты его харишь? – спросил Гидри. Казалось, его юного друга это шокировало.

– Еще чего? Ко мне рыбешка побольше плывет. – И Ли взглянул на Аллертона, который как раз смеялся над какой-то фразой Мэри.

– Правильная рыбешка, – саркастически хмыкнул Гидри. – Холодная, скользкая. Трудно поймать.

ГЛАВА 5

В понедельник Ли договорился встретиться с Аллертоном в одиннадцать утра и сходить в Национальный ломбард выкупить его камеру. Ли пришел домой к Аллертону и разбудил его ровно в одиннадцать. Аллертон был угрюм – похоже, собирался спать дальше. Наконец, Ли сказал:

– Ладно, ты встаешь, или…

Аллертон открыл глаза и моргнул, как черепаха:

– Встаю.

Ли сел и принялся читать газету, стараясь не смотреть, как Аллертон одевается. Он пытался сдержать обиду и гнев. Это усилие выматывало его. Все движения и мысли замедляла какая-то тяжесть. Лицо Ли окаменело, голос стал безжизненным. За завтраком напряжение не спадало. Аллертон прихлебывал томатный сок молча.

Чтобы забрать камеру, ушел весь день. Аллертон потерял квитанцию. Они ходили из одного кабинета в другой. Чиновники качали головами и в ожидании барабанили пальцами по столу. Ли пришлось выложить лишних двести песо на швай. Наконец, он заплатил четыреста песо плюс процент и различные штрафы. Когда он вручил камеру Аллертону, тот ничего не сказал.

В молчании они направились в "Эй, на борту!". Ли сразу заказал выпить. Аллертон куда-то исчез. Вернулся примерно через час и сел рядом.